ХЛ: Терри Гудкайнда иногда обвиняют в том, что он слишком сильно нагружает свои книги, особенно последние, собственной политической философией. Считаете ли вы, что писателям фэнтези опасно доносить определенные посылы, используя свои миры как политические метафоры?
БС: Авторы вольны применять писательские средства как им угодно. В число тех, кто привносит в свои произведения определенные посылы, я бы включил Терри Гудкайнда, К.С. Льюиса и Филипа Пулмана. Что касается меня, я больше придерживаюсь философии Толкина. Толкин и К.С. Льюис были друзьями, и фактически Толкин обратил Льюиса в христианство, поэтому оба были убежденными христианами. Но Толкин предпочитал рассказать историю и отойти в сторонку, позволяя читателям взять из нее то, что они посчитают нужным. Я во многом придерживаюсь той же точки зрения. Я не говорю, что люди вроде Терри Гудкайнда не должны писать то, что им по душе. Конечно должны! Но когда я пишу книгу, то хочу рассказать историю о сильных персонажах, о конфликте между ними − о положительных персонажах с крепкими аргументами по обеим сторонам этого конфликта, − поскольку считаю, что в спорах рождается истина.
Когда вы высказываете мне свои идеи, а я вам − свои и мы действительно слышим друг друга, то потом расходимся и думаем: «Может, я был неправ и могу передумать» или «Наверное, я был прав, но нужно смотреть на вещи шире, чтобы понять мнение других». Так мы и подбираемся к истине − не твердя упрямо одно и то же. Расскажу вам об одной сцене, которую наблюдал в Корее. Там была буддистская секта, монахи которой питались тем, что им подадут другие. И вот такой монах сидел на улице, тихонько стучал в барабан и кланялся всем, кто проходил мимо. И еще был христианский миссионер, чью церковь я не хочу упоминать, который держал большой плакат с надписью «Буддизм − путь в ад».
Эта сцена всегда меня поражала. Когда я спрашивал буддистов, можно ли поговорить с ними о моей религии, многие дружелюбно выслушивали и отвечали: «О, Иисус Христос был великим буддой». Это все равно что пожать друг другу руки и тем самым обменяться учениями людей, которые много значат в нашей жизни. И я всегда говорю: что бы я ни делал, я не хочу быть человеком с плакатом, касается это религии или политики. Только подумайте, насколько дальше можно продвинуться, если, вместо того чтобы держать плакат, просто подсесть к тому священнику и расспросить его о жизни и вере. Этот образ выжжен в моей памяти. Между прочим, прообразом Хратена из «Города богов» стал именно тот человек с плакатом, вот чем я вдохновлялся, создавая персонажа. Кстати, он мой любимый антагонист, поскольку я его отлично понимаю: он та часть меня, что могла бы с легкостью превратиться в человека с плакатом.
ХЛ: Я читал, что вы описываете себя как человека верующего, но вместе с тем приверженца науки и логики. Как вы согласуете два этих подхода в жизни?
БС: В наши дни в обществе очень распространено ошибочное представление о том, что наука и религия несовместимы. Но ведь в прошлом все величайшие ученые были также богословами! В Америке есть небольшая политическая группа, которая, похоже, хочет присвоить религию себе и считает, что только ее члены могут называть себя религиозными. Это мнение также ошибочно. Религиозные люди могут придерживаться любых точек зрения в любых спорах. Лично я считаю, что Бог − это Бог чудес, а природный мир, который мы изучаем, подчиняется своим законам, пока не вмешается Бог. Мир идет по пути эволюции, это факт, а Бог, создающий людей, − чудо, нарушение законов природы. Говорить, что эволюции не существует, − все равно что делать вид, что Красное море периодически расступается само собой.
Бог создал науку. Бог создал мир и дал нам разум, так что наша задача − прилагать все усилия к постижению мира и поиску ответов. Мое убеждение в вере проистекает из того, что я чувствую сердцем. Вот как я примиряюсь сам с собой: чувства в моем сердце − это моя связь с Отцом небесным. Я верю в них. Я готов признать, что, возможно, всего лишь склонен к подтверждению своей точки зрения. Мой логичный разум говорит, что, возможно, так и есть: эти чувства появляются потому, что ты думаешь, что обязан их испытывать. Однако пока мой внутренний опыт, − а только о нем я могу с уверенностью утверждать, что он мой собственный, − складывается из моих ощущений и того, как я вижу мир, и я должен это признавать. Читая Писание, я испытываю религиозные переживания, чувствую то, чего не чувствую в другое время, и, пусть и с сомнениями, но принимаю это за свое личное доказательство существования Бога. Я хочу продолжать исследовать мир и, вполне возможно, пойму, что ошибался, и поменяю свою точку зрения, однако именно это заставило меня поверить.
ХЛ: Мой любимый персонаж в цикле «Рожденный туманом» − Сэйзед, который интересовался множеством разных религий. Я вижу нечто похожее в вашем творчестве − крупицы, кусочки из разных систем верований, например, древо Связывания потоков, визуально напоминающее Древо Жизни в Каббале. Как различные религии влияют на вашу работу?
БС: Мне нравится наблюдать, как мы взаимодействуем с божественным. Меня очаровывает противостояние духовности и того, что является частью традиции. А то, что меня очаровывает, попадает в мои книги. Мне кажется, в своих книгах я ищу ответы, хотя при этом не люблю давать ответы читателям. Мне нравятся персонажи, задающие много вопросов. Мне нравятся люди, смотрящие на религию с разных точек зрения. Я хотел, чтобы Сэйзед стал гласом всех забытых религий − тех, у которых больше нет собственных голосов. Надеюсь, мои исследования религии важны читателям, но подозреваю, что для каждого важно что-то свое.
Я получаю множество электронных писем, в которых меня спрашивают, не атеист ли я, раз так хорошо описал Ясну, атеистку из «Архива буресвета», так что… Для меня это всегда большой повод гордиться собой. Я пишу, потому что хочу исследовать точки зрения на мир разных людей. Когда некто придерживается определенной системы верований, я хочу как следует отразить это в книгах. Терпеть не могу читать о персонаже, который придерживается моих убеждений, но к нему относятся как к идиоту, которого нужно переубедить. Описывать в книге чьи-то убеждения, а потом выставлять этого персонажа идиотом мне не по душе, если вы понимаете, о чем я. Конечно, спорщики с обеих сторон могут ошибаться, но я хочу точно выражать чужие убеждения − так, как они сделали бы это сами.
ХЛ: В ваших книгах есть несколько ЛГБТ-персонажей. (Например, Ранетт в «Двурожденных».) Ваша принадлежность к мормонской церкви влияет на то, как вы изображаете подобных персонажей?
БС: Я стараюсь быть особо внимательным ко всему, что касается собственной предвзятости. Чтобы увериться в том, что ЛГБТ-персонажи изображены правильно, я спрашиваю знакомых геев: «Так пойдет? Это верный подход?» Приходится им доверять. Для меня это важно, поскольку, судя по всему, многие религиозные люди стремятся игнорировать существование лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров, что я считаю, по сути, вредным. Аморально изгонять целую группу людей и делать вид, что они плохие люди с плохими ценностями, жизнями и пристрастиями. Не отражать подобное в моем творчестве было бы глубоко аморальным. Не уверен, что я тот человек, что способен должным образом рассказать историю гея, но, несомненно, я должен сделать все возможное, чтобы геи были представлены, потому что иначе я бы солгал миру.
ХЛ: Вдова Роберта Джордана попросила вас закончить цикл «Колесо Времени» после того, как прочитала ваш восторженный отзыв Роберту и первую книгу «Рожденного туманом». Как вы думаете, что она увидела в вашем творчестве?
БС: Могу озвучить ее мнение, так что с моей стороны это не покажется чересчур высокомерным… Она решила, что я изображаю персонажей настолько ярко, что справлюсь с огромным числом героев в «Колесе Времени».
ХЛ: «Память Света» вышла три года назад. Прислушивались вы все это время к реакции фанатов «Колеса Времени»? Довольны ли ею?
БС: Конечно, есть моменты, которые я бы изменил. На мой взгляд, самый главный − я немного напортачил с персонажем по имени Падан Фэйн, не слишком хорошо с ним справился. Я изменил бы несколько мелочей, но в целом доволен и уверен в написанном. Фанаты часто спрашивают, не собираюсь ли я браться за продолжение «Колеса Времени»… Ответ: нет. Роберт Джордан испытывал огромную неловкость, если другие хотели написать книгу по его миру, долго не решался даже доверить кому-то закончить за него цикл. Когда за это взялся я, Хэрриет спросила мое мнение, и я ответил, что мы должны закончить цикл, как он просил, и ничего более, потому что я не смогу писать дальше, не подменив его собой. У меня нет контроля над «Колесом Времени», и если Хэрриет попросит кого-то другого написать продолжение, я буду полностью на ее стороне… Но сам этого делать не стану.
ХЛ: Всех авторов эпического фэнтези в какой-то момент начинают сравнивать с Толкином… Например, ранний Роберт Джордан очень толкинистичен. Как авторам фэнтези выйти из тени Толкина?
БС: Толкин положил начало эпическому фэнтези и проделал очень хорошую работу: мы до сих пор пытаемся разобраться в некоторых его подходах и идеях. Поэтому на самом деле я думаю, что мы не находимся в тени Толкина, а высоко и горделиво стоим на пике Толкина, и все благодаря заложенным им основам.
ХЛ: В «Колесе Времени» магия делится на мужскую и женскую, и это влияет на отношения между полами… Как вы думаете, фэнтези может помочь в исследовании динамики этого вопроса?
БС: Да, гораздо больше прочих жанров. Конечно, выдающиеся книги есть во всех жанрах, но в фэнтези и научной фантастике это наша фишка: можно перенести проблему реального мира в мир фантастический и проработать ее там. У Роберта Джордана женщины занимают привилегированное положение, и тем, кто вырос в обществе, где главенствуют мужчины, может быть дико и неприятно читать подобное. Обычная реакция, как это видно по комментариям в интернете, − женщин из «Колеса Времени» ненавидят, считают агрессивными… Хотя если бы все эти женщины были мужчинами, к ним бы относились совершенно иначе − как к интересным мужским типажам! Джордану удалось привнести в свои книги нечто очень интересное.
ХЛ: В книгах «Архива буресвета» гендерные роли также различны: мужчины не умеют читать, наукой занимаются только женщины…
БС: Хорошо это или плохо, но на протяжении всей истории общество реагирует на дисбаланс сил между полами. Иногда ограниченный в правах пол, обычно женщины, захватывает определенную сферу, которая становится их вотчиной. Это естественное разделение. Это не значит, что общество равноправно, но есть область, куда вы не суетесь, некая «круговая оборона». Меня очень увлекла идея грамотности, поскольку я наткнулся на тот факт, что на протяжении значительных исторических периодов влиятельные люди не умели читать, для этого у них были ученые. В разные моменты истории короли полагали умение читать ниже своего достоинства. Отчасти отсюда возникла идея с гендерными ролями в «Архиве».
ХЛ: То же можно сказать о расовой принадлежности. Как в «Архиве буресвета» вы подходите к расизму?
БС: Одной из моих целей в «Архиве» было найти другие обоснования для расизма. Например, расизм базируется на цвете глаз отчасти потому, что это встроено в систему мира, но также и потому, что, если все население имеет одинаковый цвет кожи, расизм все равно будет проявляться по отношению к тем, у кого, например, другой акцент. Люди всегда найдут способ загнать других в рамки. Цвет глаз в «Архиве» стал интересным инструментом исследования общества, где у всех один цвет кожи, но в котором все равно свирепствует расизм. И ведь есть еще один очень проблематичный вид расизма, когда порабощается целая раса. В первой книге большинство читателей это проигнорировали, поскольку основной акцент падал на рабство Каладина. Одной из целей «Архива» было заставить читателя осознать несправедливость мира по мере того, как ее все глубже осознает Каладин.
Не говоря уж о том, что это книга о борьбе с несправедливостью, это еще и книга о нечестном мире, полном людей, которые, сами того не понимая, закрепляют подобное положение дел. Один из разрывов шаблона происходит, когда читатели понимают, что большинство главных героев выглядят, скорее всего, не так, как они. Большинство читателей не улавливает этого довольно долго… Мне нравится мысль, что вы, читая, предполагаете, что непривычный Сзет − «другой», а Каладин выглядит, как вы, тогда как на самом деле Каладин − смесь азиата с представителем Ближнего Востока, а Сзет − европеоид.
Конечно, если вы с Тайваня, то персонажи похожи на вас, а Сзет непривычен… [Смеется] По этой причине я не хотел, чтобы на обложке было чье-то лицо. Но за всеми обложками не уследишь: в английском издании почти белый парень. Это не потому, что так захотел художник, просто он не уловил закономерности или же не стал вникать. В случае с Майклом Уэлланом я был так рад, что мне и в голову не пришло спросить у него: «Кстати, не могли бы вы сделать кожу темнее?» Мы начинаем вникать по мере чтения.
ХЛ: В «Рожденном туманом» вы ниспровергли некоторые незыблемые шаблоны жанра фэнтези. Например, что произойдет, если зло победит. Но в «Архиве» вы, похоже, выбрали иной путь для, так сказать, традиционного эпического фэнтези…
БС: В «Рожденном туманом» была сюжетная инверсия: все классические штампы фэнтези относительно предсказанного пророчеством героя переворачиваются с ног на голову. Поэтому, когда я работал над вторым черновиком «Пути королей», часть моего мозга искала сюжеты, которые можно вывернуть наизнанку. В этом заключалась опасность, потому что могло получиться так, что всю карьеру я буду заниматься ниспровержением того, что делали до меня, не добавляя ничего своего. Что я хотел сделать в «Архиве», так это доказать, что мироустройство в фэнтези может ничем не уступать мироустройству в научной фантастике: новые экосистемы и разные планеты, наподобие романов Френка Герберта.
Вот что я хотел привнести в эпическое фэнтези, и если бы я слишком сосредоточился на инверсиях сюжета, то вся моя карьера превратилась бы в одно сплошное примечание. Конечно, я это продолжу: «Мстители» − тоже сюжетная инверсия, но я не хотел, чтобы таким стало все мое творчество. Я рад, что это понял, потому что «Путь королей» гораздо сильнее как традиционный эпик, стоящий на плечах гигантов. Надеюсь, что это маленький шаг вперед, делающий весь жанр чуть лучше. Не то чтобы я не люблю «Рожденного туманом», мне нравится, как цикл подрывает некоторые устои жанра, но не думаю, что это сущность всего моего творчества. Может, такое сработало бы у кого-то другого, хороший пример − Терри Пратчетт. Но даже его книги превращались в фантастику, когда он писал о великих персонажах, а инверсии сюжетных штампов были подтекстом для сатиры. Не знаю, читали ли вы Пратчетта…
ХЛ: Конечно! Пратчетта в нашем журнале очень любят.
БС: В первых книгах «Плоского мира» он пытается подшучивать только над фэнтези, но более поздние − это сатира на все человечество, а шутки на фэнтези проскальзывают лишь иногда… И некоторые из его книг − прекрасные, вневременные, изумительные произведения искусства, лучшие в жанре фэнтези. И это потому, что он не просто вышел за рамки подшучивания над сюжетными штампами, а предпринял исследование, что значит быть человеком.
ХЛ: Некоторые ваши книги номинировались или выиграли награду Romantic Times за лучшее эпическое фэнтези… Какие романтические сюжетные линии вы пробовали обыграть (или перевернуть с ног на голову) в ваших произведениях?
БС: Очень хороший вопрос. Когда я впервые выиграл награду Romantic Times, то подумал, что это странный выбор. Но мой агент сказал, что это очень хороший журнал, который привык иметь дело не только со своей специфической нишей. И это достойно похвалы. Романтика − часть нашей жизни, у всех в определенный период случались романтические порывы. Большинство из нас нуждаются в другом человеке, и отчасти счастье заключается в том, чтобы потерять от кого-то голову. Поэтому в той или иной степени романтика есть в большинстве моих книг.
Это часть человеческого опыта, как и религия. Помимо прочего, я пытаюсь показать в своих книгах отношения семейные и отношения стабильные. В книгах мало и того, и другого! Я решил, что главная любовная линия в «Архиве» будет между людьми средних лет. У Каладина нет романтических отношений, у Шаллан есть, но с неожиданным поворотом, а классический роман развивается между Далинаром и Навани. Те, кому за сорок и за пятьдесят, все время влюбляются, хотя молодежь считает, что любовь − это только для них! Большего не скажу, потому что рискую подкинуть спойлер.
ХЛ: Из-под вашего пера вышли книги как для детей, например, цикл «Алькатрас», так и для молодежи − трилогия «Мстители» и роман «Рифматист». Как вы адаптируете вашу манеру письма для разных аудиторий?
БС: «Алькатрас» − случай уникальный. Я писал «Рожденного туманом» и почувствовал, что нужна передышка. Я слишком надолго застрял в том мире, отчасти потому, что впервые взялся за продолжение, поэтому после второго романа «Рожденного туманом» мне требовалось переключиться на что-то другое. Я позволил себе полностью отойти от строгой разработки сюжета, присущей другим моим книгам, и свободно писал, что получится. Я прочитал приличное количество детских книг: цикл «Артемис Фаул», Еву Ибботсон, Лемони Сникета… И не удивился, когда получился роман для детей, хоть и не пытался написать именно его. «Алькатрас» − очень своеобразный цикл, так как в нем много сарказма и игры слов, непонятных большинству читателей-детей.
У книги очень узкая аудитория: чересчур смышленые дети или совсем юные подростки. «Алькатрас» больше всего подходит для чтения двенадцати-тринадцатилетним. Может, еще девяти-десятилетним, любящим и понимающим сарказм. Что касается «Мстителей», то их часто публикуют в моих взрослых сериях, как это было в Испании и Великобритании, хотя в США это молодежная литература. Все зависит от решения издателя, поскольку книги балансируют на грани между жанрами. Однако я писал этот цикл именно для молодежи: в таких случаях я сосредотачиваюсь только на одном персонаже, ведущем повествование. Признаков молодежной литературы в цикле не так много, потому что я, например, не поместил место действия в школу. В общем, «Мстителей» можно отнести и к взрослой, и к молодежной литературе.
ХЛ: Мне кажется, что одни книги фэнтези нужно читать в юные годы, чтобы они произвели впечатление, а другие интересны в любом возрасте. Какие особенности делают их интересными одновременно и для юных, и для взрослых читателей?
БС: Книги, интересные разным возрастным группам, рассказывают историю одновременно на разных уровнях. Это принцип «Пиксар»: они снимают фильмы для детей, но работают на всех уровнях… «Головоломка» заинтересует всех, кто сталкивался с депрессией, хоть это и забавный детский мультфильм. Дело это непростое, но именно так можно создать нечто наподобие «Игры Эндера» − книги, которая предназначена для любой возрастной группы. Я просто стараюсь, чтобы в каждой книге были разные персонажи с разными взглядами на жизнь. Это очень хорошо получалось у Роберта Джордана. Когда я читал его книги подростком, то сопереживал юным героям, а во взрослом возрасте − взрослым, думая, какие же бестолковые эти глупые подростки.
ХЛ: В комментариях к «Рожденному туманом» вы утверждали, что писатель должен обладать некоторой долей надменности. Но в то же время вы сам и большинство ваших персонажей скромничают насчет своих успехов. Как вы примиряете надменность и скромность?
БС: [Смеется] Не знаю, для меня это очень трудно… Больше всего я боюсь зазнаться, превратиться в хвастуна. Если у меня есть роковой недостаток, то это как раз он. В то же время я считаю, что мастер своего дела должен быть внутренне уверен в том, что его произведения достойны времени и денег других людей. Это так странно… Согласен, тут есть внутреннее противоречие. Описывая персонажей вроде Сэйзеда, которому удается быть скромным, я пытаюсь вдохновиться им и обуздать часть собственного эго, но временами у меня это плохо получается, поэтому не стоит брать с меня пример.
ХЛ: Марта Россич, ваш испанский редактор, очень высоко оценивает ваших ближайших помощников, «команду Сандерсона». Что именно они для вас делают?
БС: Их работа заключается в том, чтобы освободить мне время для написания книг. Я поручаю им все, что может ускорить работу, кроме собственно написания книг. Например, когда я делаю пост в блоге, то отдаю его на редактуру Питеру, а не просматриваю трижды сам в поисках опечаток. Затем Питер передает статью Адаму, который размещает ее на сайте. Времени высвобождается не сильно много, но даже полчаса − это дополнительные тридцать минут, которые я могу посвятить работе. Айзек занимается художественным оформлением: рисует множество внутренних иллюстраций или заказывает их, а также работает с иллюстраторами обложек, чтобы у нас были хорошие обложки, так что всем этим мне заниматься не приходится. Айзек работал над «Белым песком» − по мере выхода готовых страниц общался с художником, и мне оставалось только бросить последний взгляд на результат. Все это очень помогает мне писать не переставая.
ХЛ: Вы один из создателей и ведущих подкаста Writing Excuses по писательскому мастерству, получившего в 2013 г. премию «Хьюго». Как возник подкаст?
БС: Подкаст возник благодаря моему брату, у которого был в колледже курс по трансмедиа. Ему хотелось сделать подкаст, для которого я бы написал историю, а он нашел бы актеров, чтобы ее озвучить, но у меня не было на это времени. Так или иначе, я заинтересовался подкастами и начал их слушать. Постепенно я понял, что никто не делает писательские подкасты так, как этого хотелось мне. Во многих подкастах болтают всякую ерунду, и это весело, но мне виделось нечто более информативное, вроде Grammar Girl, но для писателей, особенно для тех, кто пишет романы. Поэтому я собрал несколько друзей, которых посчитал подходящими для радиоэфира, и все закрутилось! Подкаст − мое дитя, которое теперь повзрослело и превратилось в большой проект.
ХЛ: Я читал, что вы не слишком интересуетесь играми с коллекционными картами, за исключением «Магии». Что вас привлекает именно в этой игре?
БС: Каждые три месяца «Магия» выпускает дополнения, которые коренным образом преображают игру, и практически все мое игровое время уходит на то, чтобы оставаться в курсе событий. Я шучу, что, мол, либо играешь в «Магию», либо во все остальные игры, потому что в «Магии» больше усилий прикладываешь не к самой игре, а к тому, чтобы поспевать за обновлениями. Обычно у меня получается сыграть в новый набор «Магии» один-два раза, потому что время на это появляется примерно раз в месяц… И мне хочется использовать его для нового набора «Магии». Играть в другие наборы просто некогда.
ХЛ: Нравятся ли вам RPG-игры наподобие серии Final Fantasy?
БС: Я играл во все игры серии, и моя любимая − Final Fantasy X. Все рекомендуют Final Fantasy VII из-за классного мироустройства. Однако сюжет там оставляет желать лучшего, прошу прощения у фанатов. В Final Fantasy VII интересные персонажи, а когда умерла Айрис, я едва не пробил кулаком экран, но сюжет Final Fantasy X зацепил меня по-настоящему, потому что он очень похож на те сюжеты, что нравится писать мне самому.